Версiя для друку Обговорити в форумi

Тульский косой Левша:
"СКАЖИТЕ ГОСУДАРЮ, ЧТО У АНГЛИЧАН РУЖЬЯ КИРПИЧОМ НЕ ЧИСТЯТ!"

"І чужому научайтесь, й свого не цурайтесь!" - нехай це Шевченкове гасло виправдає появу останнім часом в нашій українській "Світлиці" іншомовних текстів. Бо як же у той час, коли наша влада вперто вишукує рецепти подолання такого вседержавного лиха, як корупція, не надати можливості українсько-російському спеціалісту в цій галузі Миколі Гоголю поділитися передовим досвідом боротьби з хабарництвом у царській Росії? (Саме про це йшлося у недавно видрукуваному в "КС" уривкові з безсмертної поеми Гоголя "Мертвые души"). І ось тепер, коли з уст кримського прем`єра ми чуємо чесні зізнання про наші поразки на інформаційному полі, як же не пошукати відповіді на наболіле у вічній скарбниці вселюдської мудрості - класичній літературі? (Чи ви думали, що "Світлиця" тому називається ще й літературною газетою, що часом вірші друкує?).
Ми пропонуємо сьогодні нашим читачам (сподіваємося, що натраплять на цей номер "Світлиці" й ті, від кого залежать наші спільні успіхи на ідеологічних полях) уривок із Лєсковського "Левши" (Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе) - пам`ятаєте, того, що "аглицкую" блоху підкував? Так от, не тільки блохою прославився Лівша, безсмертний народний герой геніального російського письменника Миколи Семеновича Лєскова, але й, вважаємо, отією фразою, яку ми винесли сьогодні в заголовок. Не вірите? Тоді треба читати. Тим більше, що історія, яка випала кілька століть тому на долю тульського Лівші, прямо пов`язана із нашим Кримом.

P. S. Редакція разом з паном М. С. Лєсковим не беруть на себе відповідальності у випадку, якщо видрукувану сьогодні історію знайдуть для себе повчальною представники української влади не тільки з інформаційного, але й соціального, політичного, економічного, кадрового, освітнього тощо ланів, де вони докладають своїх титанічних державотворчих зусиль. Але будемо такій користі лише приязно раді!
Віктор КАЧУЛА.

Н. С. ЛЕСКОВ
ЛЕВША

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Взяли англичане левшу на свои руки, а русского курьера назад в Россию отправили. Курьер хотя и чин имел и на разные языки был учен, но они им не интересовались, а левшою интересовались, - и пошли они левшу водить и все ему показывать. Он смотрел все их производство: и метал-лические фабрики, и мыльно-пильные заводы, и все хозяйственные порядки их ему очень нравились, особенно насчет рабочего содержания. Всякий работник у них постоянно в сытости, одет не в обрывках, а на каждом способный тужурный жилет, обут в толстые щиглеты с железными набалдашниками, чтобы нигде ноги ни на что не напороть; работает не с бойлом*, а с обучением и имеет себе понятия. Перед каж-дым на виду висит долбица умножения, а под рукой стирабельная дощечка: все, что который мастер делает, - на долбицу смотрит и с понятием сверяет, а потом на дощечке одно пишет, другое стирает и в аккурат сводит: что на цыфирях написано, то и на деле выходит. А придет праздник, соберутся по парочке, возьмут в руки по палочке и идут гулять чинно-благородно, как следует.
Левша на все их житье и на все их работы насмотрелся, но больше всего внимание обращал на такой предмет, что англичане очень удивлялись. Не столь его занимало, как новые ружья делают, сколько то, как старые в каком виде состоят. Все обойдет и хвалит, и говорит:
- Это и мы так можем.
А как до старого ружья дойдет, - засунет палец в дуло, поводит по стенкам и вздохнет:
- Это, - говорит, - против нашего не в пример превосходнейше.
Англичане никак не могли отгадать, что такое левша замечает, а он спрашивает:
- Не могу ли, - говорит, - я знать, что наши генералы это когда-нибудь глядели или нет? Ему говорят:
- Которые тут были, те, должно быть, глядели.
- А как, - говорит, - они были: в перчатке или без перчатки?
- Ваши генералы, - говорят, - парадные, они всегда в перчатках ходят; значит, и здесь так были.
Левша ничего не сказал. Но вдруг начал беспокойно скучать. Затосковал и затосковал и говорит англичанам:
- Покорно благодарствуйте на всем угощении, и я всем у вас очень доволен и все, что мне нужно было видеть, уже видел, а теперь я скорее домой хочу.
Никак его более удержать не могли. По суше его пустить нельзя, потому что он на все языки не умел, а по воде плыть нехорошо было, потому что время было осеннее, бурное, но он пристал: отпустите.
- Мы на буреметр, - говорят, - смотрели: буря будет, потонуть можешь; это ведь не то, что у вас Финский залив, а тут настоящее Твердиземное* море.
- Это все равно, - отвечает, - где умереть, - все единственно, воля божия, а я желаю скорее в родное место, потому что иначе я могу род помешательства достать.
Его силом не удерживали: напитали, деньгами наградили, подарили ему на память золотые часы с трепетиром*, а для морской прохлады на поздний осенний путь дали байковое пальто с ветряной нахлобучкою на голову. Очень тепло одели и отвезли левшу на корабль, который в Россию шел. Тут поместили левшу в лучшем виде, как настоящего барина, но он с другими господами в закрытии сидеть не любил и совестился, а уйдет на палубу, под презент сядет и спросит: "Где наша Россия?"
Англичанин, которого он спрашивает, рукою ему в ту сторону покажет или головою махнет, а он туда лицом и оборотится и нетерпеливо в родную сторону смотрит.
Как вышли в буфты* в Твердиземное море, так стремление его к России такое сделалось, что никак его нельзя было успокоить. Водопление стало ужасное, а левша все вниз в каюты нейдет - под презентом сидит, нахлобучку надвинул и к отечеству смотрит.
Много раз англичане приходили его в теплое место вниз звать, но он, чтобы ему не докучали, даже отлыгаться начал.
- Нет, - отвечает, - мне тут наружи лучше; а то со мною под крышей от колтыхания морская свинка сделается.
Так все время и не сходил до особого случая и через это очень понравился одному подшкиперу, который, на горе нашего левши, умел по-русски говорить. Этот полшкипер не мог надивиться, что русский сухопутный человек и так все непогоды выдерживает.
- Молодец, - говорит, - рус! Выпьем!
Левша выпил.
А полшкипер говорит:
- Еще!
Левша и еще выпил, и напились.
Полшкипер его и спрашивает:
- Ты какой от нашего государства в Россию секрет везешь? Левша отвечает:
- Это мое дело.
- А если так, - отвечает полшкипер, - так давай держать с тобой аглицкое парей*.
Левша спрашивает:
- Какое?
- Такое, чтобы ничего в одиночку не пить, а всего пить заровно: что один, то непременно и другой, и кто кого перепьет, того и горка.
Левша думает: небо тучится, брюхо пучится, - скука большая, а путина длинная, и родного места за волною не видно - пари держать все-таки веселее
будет.
- Хорошо, - говорит, - идет!
- Только чтоб честно.
- Да уж это, - говорит, - не беспокойтесь. Согласились и по рукам ударили.

* С бойлом - с побоями.
* Твердиземное - Средиземное.
* С трепетиром - с репетиром (боем).
* Буфта - бухта.
* Парей - пари.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Началось у них пари еще в Твердиземном море, и пили они до рижского Динаминде*, но шли всё наравне и друг другу не уступали и до того аккуратно равнялись, что, когда один, глянув в море, увидал, как из воды черт лезет, так сейчас то же самое и другому объявилось. Только полшкипер видит черта рыжего, а левша говорит, будто он темен, как мурин*.
Левша говорит:
- Перекрестись и отворотись - это черт из пучины. А англичанин спорит, что "это морской водоглаз".
- Хочешь, - говорит, - я тебя в море швырну? Ты не бойся - он мне тебя сейчас назад подаст. А левша отвечает:
- Если так, то швыряй.
Полшкипер его взял на закорки и понес к борту.
Матросы это увидали, остановили их и доложили капитану, а тот велел их обоих вниз запереть и дать им рому и вина и холодной пищи, чтобы могли и пить и есть и свое пари выдержать, - а горячего студингу с огнем им не подавать, потому что у них в нутре может спирт загореться.
Так их и привезли взаперти до Петербурга, и пари из них ни один друг у друга не выиграл; а тут расклали их на разные повозки и повезли англичанина в посланнический дом на Аглицкую набережную, а левшу - в квартал.
Отсюда судьба их начала сильно разниться.

* Динаминде (Дюнамюнде) - старое название порта Даугавгрива - в устье реки Даугавы.
* Мурин - негр.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Англичанина как привезли в посольский дом, сейчас сразу позвали к нему лекаря и аптекаря. Лекарь велел его при себе в теплую ванну всадить, а аптекарь сейчас же скатал гуттаперчевую пилюлю и сам в рот ему всунул, а потом оба вместе взялись и положили на перину и сверх шубой покрыли и оставили потеть, а чтобы ему никто не мешал, по всему посольству приказ дан, чтобы никто чихать не смел. Дождались лекарь с аптекарем, пока полшкипер заснул, и тогда другую гуттаперчевую пилюлю ему приготовили, возле изголовья на столик положили и ушли.
А левшу свалили в квартале на пол и спрашивают:
- Кто такой и откудова, и есть ли паспорт или какой другой тугамент?
А он от болезни, от питья и от долгого колтыханья так ослабел, что ни слова не отвечает, а только стонет.
Тогда его сейчас обыскали, пестрое платье с него сняли и часы с трепетиром, и деньги обрали, а самого пристав велел на встречном извозчике бесплатно в больницу отправить.
Повел городовой левшу на санки сажать, да долго ни одного встречника поймать не мог, потому извозчики от полицейских бегают. А левша все это время на холодном парате* лежал; потом поймал городовой извозчика, только без теплой лисы, потому что они лису в санях в таком разе под себя прячут, чтобы у полицейских скорей ноги стыли. Везли левшу так непокрытого, да как с одного извозчика на другого станут пересаживать, всё роняют, а поднимать станут - ухи рвут, чтобы в память пришел. Привезли в одну больницу - не принимают без тугамента, привезли в другую - и там не принимают, и так в третью, и в четвертую - до самого утра его по всем отдаленным кривопуткам таскали и все пересаживали, так что он весь избился. Тогда один подлекарь сказал городовому везти его в простонародную Обухвинскую больницу*, где неведомого сословия всех умирать принимают.
Тут велели расписку дать, а левшу до разборки на полу в коридор посадить.
А аглицкий подшкипер в это самое время на другой день встал, другую гуттаперчевую пилюлю в нутро проглотил, на легкий завтрак курицу с рысью* съел, ерфиксом запил и говорит:
- Где мой русский камрад?
Я его искать пойду.
Оделся и побежал.

* На холодном парате - на каменном крыльце.
* Обухвинская больница - Обуховская больница для бедных в Петербурге.
* С рысью - то есть с рисом.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Удивительным манером полшкипер как-то очень скоро левшу нашел, только его еще на кровать не уложили, а он в коридоре на полу лежал и жаловался англичанину.
- Мне бы, - говорит, - два слова государю непременно надо сказать. Англичанин побежал к графу Клейнмихелю* и зашумел:
- Разве так можно! У него, - говорит, - хоть и шуба овечкина, так душа человечкина.
Англичанина сейчас оттуда за это рассуждение вон, чтобы не смел поминать душу человечкину. А потом ему кто-то сказал: "Сходил бы ты лучше к казаку Платову - он простые чувства имеет".
Англичанин достиг Платова, который теперь опять на укушетке лежал. Платов его выслушал и про левшу вспомнил.
- Как же, братец, - говорит, - очень коротко с ним знаком, даже за волоса его драл, только не знаю, как ему в таком несчастном разе помочь; потому что я уже совсем отслужился и полную пуплекцию* получил - теперь меня больше не уважают, - а ты беги скорее к коменданту Скобелеву*, он в силах и тоже в этой части опытный, он что-нибудь сделает.
Полшкипер пошел и к Скобелеву и все рассказал: какая у левши болезнь и отчего сделалась. Скобелев говорит:
- Я эту болезнь понимаю, только немцы ее лечить не могут, а тут надо какого-нибудь доктора из духовного звания, потому что те в этих примерах выросли и помогать могут; я сейчас пошлю туда русского доктора Мартын-Сольского*.
Но только когда Мартын
Сольский приехал, левша уже кончался, потому что у него затылок о парат раскололся, и он одно только мог внятно выговорить:
 - Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся.
И с этою верностью левша перекрестился и помер.
Мартын-Сольский сейчас же поехал, об этом графу Чернышеву* доложил, чтобы до государя довести, а граф Чернышев на него закричал:
- Знай, - говорит, - свое рвотное да слабительное, а не в свое дело не мешайся: в России на это генералы есть.
Государю так и не сказали, и чистка все продолжалась до самой Крымской кампании.
В тогдашнее время как стали ружья заряжать, а пули в них и болтаются, потому что стволы кирпичом расчищены.
Тут Мартын-Сольский Чернышеву о левше и напомнил, а граф Чернышев и говорит:
- Пошел к черту, плезирная трубка*, не в свое дело не мешайся, а не то я отопрусь, что никогда от тебя об этом не слыхал, - тебе же и достанется.
Мартын-Сольский подумал: "И вправду отопрется", - так и молчал. А доведи он левшины слова в свое время, до государя, - в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был...

* Граф Клейнмихель Петр Андреевич (1793 - 1869) - в 1842 - 1855 годах министр путей сообщения.
* Пуплекция - апоплексический удар, паралич.
* Скобелев Иван Никитич (1778 - 1849) - генерал, комендант Петропавловской крепости.
* Мартын-Сольский (Сольский Мартын Дмитриевич, 1798 - 1881) - врач при гвардейских полках.
* Чернышев Александр Иванович (1786 - 1857) - князь, военный министр.
* Плезирная трубка - здесь: в значении клистирная.

Друкується за виданням:
Н. С. Лесков, "Левша", Москва, Издательство "Детская литература", 1986 г.

ВІД РЕДАКЦІЇ.
А тепер дозволимо собі автоцитату - уривочок із одного з численних "Світличних" звернень до влади: "...40 літ водив Мойсей свій народ пустелею, щоб доріс його народ до своєї гідності! Ми ж лише 13-й рік несемо іскру нашої газетної совісті, щоб люди, нарешті, колись повірили, що можна у цьому світі по совісті жити. Щоб Вам повірили, Борисе Давидовичу, Ющенку, Матвієнку - владі. Бо без довіри, без взаємної щирості між владою і народом знову нічого у нас в державі не вийде. Бо було ж, здавалося б, таке "щире" Доручення Кучми про створення належних умов діяльності для нашої газети, яке як кримська, так і київська влада чомусь так дружно й успішно "завалили". Та хіба ж така нещирість сталася за останні роки в нашій державі з однією "Кримською світлицею"?
А тим часом саме "Світлиця" могла б стати сьогодні таким необхідним містком довіри між владою і народом. (Погодьтеся, що шансів для цього у нас все-таки більше, ніж у тих кримських газет та телеканалів, які півроку тому паплюжили майбутнього Президента, а тепер догідливо тиражують його промови). І не лише містком!.."
Ввічливу відписку на це звернення наші читачі бачили у "Світлиці"... Таке враження, що Кримська кампанія триває на півострові й досі, а наші керманичі й далі у своїй діяльності - інформаційній, зокрема (і не лише в Криму!), - послуговуються "кирпичом".
Чи не тому й програємо, що не перечитуємо класиків?

Версiя для друку Обговорити в форумi

"Кримська Свiтлиця" > #33 за 12.08.2005 > Тема ""Білі плями" історії"