Версiя для друку Обговорити в форумi

Історія і сучасність
Михаил Лукинюк
КРАТКИЙ ЭКСКУРС В КРЫМСКО-РОССИЙСКО-УКРАИНСКУЮ ИСТОРИЮ
С ОТДЕЛЬНЫМИ ФРАГМЕНТАМИ ИЗ ДИСКУССИЙ АВТОРА В ИНТЕРНЕТЕ

(Продовження. Поч. у № 31-37)

1.5. Для выяснения того, ЧТО ЖЕ ДАЛО КРЫМУ ЭТО «ПРИСОЕДИНЕНИЕ» К РОССИИ, выдающийся российский крымовед Е. Марков (1835-1903) предлагает рассмотреть, «чем владел Крым раньше и чем владеет теперь». Вот какое впечатление произвела эта благословенная земля на неизвестного русского путешественника, посетившего Крым в 1787 году, то есть через три года после его захвата (Марков, 1884. – С. 339-340): «Крым может прокормить целое войско плодами своей земли, которая более плодородная, чем малороссийская. Многочисленные отары пасутся на вершинах гор южного берега, который по красоте, теплу и здоровью подобен Гиерскому берегу южной Франции». Сады и виноградники Судака он называет «богатыми», о долине Кабарды (Бельбека) говорит, как о «прекрасной стране… богатейшего земледелия».
А посол польского короля Стефана Батория М. Броневский в своем описании Крыма 1578 года «постоянно говорит о нем, как о плодоносном и цветущем крае». Земли Феодосийского уезда он многократно называет «богатыми хлебом, славными своим плодородием». В Бахчисарае он видел «сады яблонь и других садовых деревьев, виноградники, прекрасные поля, орошаемые чистыми ручьями», а вокруг уже «пустынного» во время путешествия Е. Маркова (начало 70-х годов ХІХ ст.) Инкермана М. Броневский видел «сады… и распрекрасные виноградники». Земли Симферопольского и Перекопского уездов, то есть та часть полуострова, где «проживает хан со своими татарами… обработанная, ровная, плодородная, богатая травами», а местность в сторону моря хотя и очень гориста да лесиста, но «чрезвычайно плодородна и обработана (выделено Е. М. – М. Л.)». Проезжая степями, Броневский «часто встречал колодцы, чрезвычайно глубокие, выкопанные с удивительным трудом и мастерством»; правда, городов в степи было «очень мало, зато много сел».
Член Петербургской академии наук, естествовед и географ профессор П. Паллас, который в 1793-1794 гг. исследовал южную Украину и Крым и «очень неблагосклонно относился к экономическому быту татар», однако и он, как отмечал Е. Марков (там же. – С. 342), «не мог не отозваться с похвалой о садах и виноградниках» этих самых татар (к слову, Паллас насчитал 35 различных сортов винограда, какие они разводили, многие из которых ему самому еще не были известны). «Было бы очень трудно выращивать зерновые на полях, – писал он, – рассеянных по террасам и каменистым склонам гор, если бы многочисленные ручьи не давали средств для орошения, которыми татары сумели воспользоваться (выделено Е. М. – М. Л.)». Табуны и отары были такими многочисленными, рассказывает П. Паллас (там же. – С. 347), что «когда в 1769 году закупили у крымских татар 1000 верблюдов для армии, которая воевала в Персии, то уменьшение числа этих животных вовсе не было заметно».
А вот что увидел сам Е. Марков в начале  70-х годов ХІХ ст., то есть почти через столетие после «присоединения» Крыма к России (1884. – С. 338-339): «Степи, которые составляют 9/10 территории полуострова – полные пустыни. Воды почти нет. Из 10 фонтанов 8 разбиты или пересохли. Поселения попадаются редко. Какие же есть — не поселения, а руины… Из десяти хат заселены две… Татарские названия урочищ… напоминают вам названия многолюдных и богатых сел, которые были здесь раньше. Да и в горах — разоренные могилы возле дорог, одичавшие сады вдоль ручьев, названия, которые потеряли [свои] значения, села, которые потеряли жителей. Верблюды стали редкостью, буйволиц почти нет, в степи редко встретите небольшой табунок лошадей».
Но, может, «присоединение», как любят отмечать имперские историки, открыло перед крымчаками широкую дорогу к цивилизации, то есть значительно повысило уровень их образованности? Судите сами: «На 100 тыс. татарского населения Крыма в 1867 году насчитывалось 154 татарских училища; среди них 131 — начальное и 23 — медресе, то есть духовные академии для подготовки священнослужителей и учителей [и это, взвесьте, «в период огромного упадка их нации», когда, как отмечает Марков, «много училищ были закрыты, другие – опустели», а еще в XVIII в., по свидетельству литовского митрополита Богуш-Сестренцевича (там же. – С. 362), «училища их были многочисленными и заполненными учениками». К тому же, отмечает Марков, ни одна из татарских школ не получала поддержки ни от казны, ни от земства. – М. Л.]. Учеников в них было 5 081, из них 901 девочка». Если у татар «1 ученик приходился на 27,9 жителей», то среди русского населения – «1 ученик на 66,1 жителей. Татарское племя, которое составляло 17,85% всего населения Таврической губернии, дало в 1867 году 23% ученической молодежи; а русское племя, составляя 62,5% населения, дало только 28,5% ученической молодежи». А вот и целиком закономерный вывод, сделанный Е. Марковым (там же. – С. 356-357): «Мы, россияне, на протяжении 80 лет не распространили среди татар ни малейшего общего образования, ни малейших технических знаний. Мы и не могли дать ничего, потому что мы… сами были во многом беднее татарина».
В результате невиданного разорения благодатная крымская земля опустошалась и безлюднела – резко уменьшилось количество коренного населения, а на их место вскоре уже (Мазур, 1993) «спешно (и тоже насильственно) переселялись крестьяне из России (то же будет сделано и в Украине, когда искусственно организованным голодомором 1932-1933 гг. московская власть «высвободит» миллионы мест в украинских селах… –  М. Л.)». Непоправимые потери понесла и культура ханства. Вот лишь одно свидетельство иностранного очевидца, которое приводит С. Бахрушин (1936. – С. 58): «Победители опустошили страну, вырубили деревья, разломали дома, разрушили святилища и общественные здания туземцев, уничтожили водопроводы, ограбили жителей, надругались над татарским богослужением, выкинули из могил и побросали в навоз тела их предков и обратили их гробницы в корыта для свиней, уничтожили все памятники старины». Это не поддается человеческой логике, но вполне отвечает имперской: исчезнут памятки «старины», постепенно сотрется и память порабощенных народов о ней, то есть о собственной истории [«когда в Малороссии исчезнут гетманы, нужно сделать все, чтобы стереть их время», прямо повелела Екатерина ІІ (Анисимов, 1989), освободив в 1764 г. «от гетманского чина» последнего гетмана Украины      К. Разумовского и возобновляя функционирование печально известной Малорусской коллегии, то есть фактически ликвидируя автономию Украины; последним актом разрушения Гетманщины станет отмена в 1782 году 10 территориально-административных единиц — полков и создание на их месте Малорусского генерал-губернаторства]. А если нет собственной истории — нет и народа, а есть одни только «подданные империи»!
Другой недавний «историк-марксист», а в настоящее время политолог В. Поляков (1998. – С. 20) подверг сомнению эти «слова какого-то иностранца», более того — называет их явным вздором. Оставляя на совести автора его весьма своеобразную «политологическую» терминологию (как и его безосновательные попытки подвергнуть сомнению научную репутацию С. Бахрушина), обратимся к известному очевидцу подобных действий российской армии в другом – кавказском – регионе.
Вот как показал это Л. Н. Толстой в повести «Хаджи-Мурат» (1983. – С. 263-257) на примере лишь одной чеченской семьи. «Вернувшись в свой аул (после нападения на него военного отряда. – М. Л.), Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик, был проткнут штыком в спину… были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площади, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших. Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть… Старики-хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения…» Чем не портрет «цивилизованных освободителей»?
Такому же разорению солдаты, которым было «приказано жечь хлеб, сено и сами сакли», подвергли и другие убогие подворья «уничтоженного набегом» аула Махкет. Множество подобных «эпизодов» приводится, в частности, в многотомном издании В. Потто «Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях», которое на протяжении нескольких лет печаталось в Санкт-Петербурге и Тифлисе в конце ХІХ ст.

1.6. Показательным в этом отношении является совершенное захватчиками ВАРВАРСКОЕ НАДРУГАТЕЛЬСТВО НАД ТОПОНИМАМИ ПОЛУОСТРОВА, то есть географическими названиями поселений, рек, гор, местностей и т. п.
 Топонимия, как известно, тесно связана и с географической средой, и с особенностями ее существования и развития. Поэтому и в Крыму они складывались и закреплялись (или отмирали) на протяжении многих столетий, отображая многочисленные периоды его достаточно бурного исторического развития. Так, скажем, греческие названия древних городов Пантикапей (на месте современной Керчи), Херсонес (вблизи Севастополя), мыса Меганом и тому подобное появились еще во времена греческой колонизации Крыма в VI-V ст. до н. э. (Суперанская.., 1995. — С. 18). А столица готской колонии Дорос, завоеванной в 679 г. хазарами, пре-вращается в Мангуп (кстати, генуэзцы, которые тоже образовали свои поселения на полуострове, – вспомним известную генуэзскую крепость поблизости Сурожа, современного Судака, или печально известную своими невольническими базарами Кафу, современную Феодосию, — «в ХІІ-ХІV вв. употребляли название Хазария или Газария для всего Крыма», а древние греки называли полуостров Тавридой — по названию народа, который населял его еще с догреческих времен). В ІХ-Х ст. их потеснили печенеги (однако Боспор и Тамань оставались в руках хазаров, пока печенеги под ударами Киевской Руси «в середине ХІІ века... ушли в Придунайские степи»), следы пребывания которых в Крыму «сохранились в названиях нескольких поселений Кангыл с вариантами Кангил, Кангул» — от самоназвания печенегов «канглы, кангар».
Но больше всего топонимов — и это закономерно — связано именно с татарами, которые в 1233 г. выгнали половцев из Крыма (город Бахчисарай, село Ай-Даниль, урочище Кара-мурза, гора Аю-Даг, водопад Учан-су и т. д.). А о чем свидетельствуют названия Пионерское, Красногвардейское или, скажем, Планерское — неужто их возраст так же короток, как и этих неологизмов? А о чем, кроме буйной фантазии автора, говорит название Черноморское, ведь, как справедливо замечают авторы монографии (Суперанская.., 1995. – С. 42), «на Черном море все объекты черноморские», а вот бывшее его название — Акмечеть — в подобной банальности заподозрить трудно...
Топонимическая система [а под этим термином специалисты понимают (там же. – С. 49) «единство топонимов той или иной территории, обусловленное общностью психологии населяющего его языкового коллектива, своеобразным направлением его мышления, общностью восприятия окружающей действительности…»] складывается на протяжении веков и «строго территориальна». А каким из этих признаков отвечают такие, преисполненные колхозного соцреализма, штампы, как Кукурузное, Луговое, Сенокосное, Овощное или, скажем, Танковое, Ударное, Фронтовое и даже Резервное? Разве что об убогости мышления, ибо территориально они такие же «крымские», как и, скажем, казанские или рязанские – то есть абсолютно безликие...
Как же случилось, что «поэтика крымских названий, складывавшаяся веками и впитавшая в себя топонимы и греческие, и тюркские, и украинские, и множества других языков», была вдруг разрушена почти до основания? Рассказывают, что массовые переименовывания в 1944-1945 и 1948 гг. проходили так (Бобровица, 1996). «Из Москвы Крымскому обкому партии поручили подготовить проект указа. Обком обсудил проблему и поручил возглавить работу самому грамотному из своих членов – редактору партийной газеты. Тот... – ответственному секретарю. Ему же перепоручать дальше было некому и пришлось самому сесть за список тысяч новых названий. Когда из памяти ответственного секретаря исчерпались человеческие имена – Николаевка, Новониколаевка, Ивановка, Новоивановка, Семеновка, Владимировка, Петровка и т. д., он пустил в ход садово-огородную, сельскохозяйственную и вообще географическую тематику — так родились Овощное, Огородное, Сенокосное, Выпасное, Пшеничное, Кукурузное... А потом — Орлиное и Соколиное, Перевальное и Переваловка, Нагорное и Подгорное, Синекаменка и Краснокаменка... Когда и эта тема была исчерпана, он, порывшись в редакционном шкафу, нашел военный справочник, и пошли Гвардейское, Батальное, Героевское, Бастионное, Партизаны, Лазо, Фурманово, Чапаево... Задание Москвы было успешно выполнено и даже перевыполнено». Цель таких массовых переименовываний, а они начались сразу же после «присоединения» Крыма к Российской империи, заключалась «в устранении названий, которые, как историческая память самой земли, напоминали о злодеяниях завоеваний и депортации».
Попытки как можно быстрее ассимилировать (для Российской империи во всех ее разновидностях это означало руссифицировать) порабощенные народы, чтобы, следовательно, безраздельно и безопасно властвовать на отобранной у них земле, безжалостно высасывая из нее жизненные соки, всегда были альфой и омегой колониальной политики всех империй, но, кажется, ни одна из них не додумалась (а если и додумалась – не решилась) до такого грубого надругательства, которое совершила над порабощенными народами «братская» власть московской метрополии. Разрушая топонимическую систему Крыма, которая, будучи общим творением многих народов, из поколения в поколение обильно поливавших ее кровью и потом, стала «элементом духовной культуры» (Абкадиров.., 2000. – С. 5), колониальная власть надеялась уничтожить тот след, какой эти народы оставили на этой благодатной земле (при случае уничтожались и сами народы — только за время существования коммунобольшевицкого режима десятки их навсегда исчезли с карты Российской империи), а также историческую память о том, чьей на самом деле является эта земля.

(Продовження буде)

Версiя для друку Обговорити в форумi

"Кримська Свiтлиця" > #38 за 21.09.2012 > Тема ""Білі плями" історії"